Скажите мне, уважаемые, кто был гидом №1 в Нижнем Новгороде? Я бы даже сказал VIP-гидом?
Павел Иванович Мельников-Печерский.
Николай Иванович Храмцовский, официально признанный основателем нижегородского краеведения, в своих изысканиях опирался во многом на труды Павла Ивановича.
А еще благодаря ему мы знаем о старообрядцах если не все, то многое.
Основные факты о жизни Мельникова-Печерского черпаются, как правило, из книги Павла Степановича Усова, его друга и биографа, собственно, к ней я преимущественно и буду обращаться в ходе повествования.
Родился наш герой вот в доме на углу Семашко и Ульянова, а когда-то они назывались Мартыновской и Тихоновской.
Воспитание почти онегинское, был и свой Monsieur l’Abbé, француз убогой, который научил его любить прежде Европу, нежели собственную страну.
От этого идеологического недуга Мельников избавился только в Казанском университете, где, как он сам выражался, «переродился в русского». Учился он хорошо и, выражаясь современным языком, получил грант на заграничную поездку.
Однако на выпускной пирушке сболтнул лишнего, об этом донесли куда следует, и вместо Берлина или Рима он под солдатским конвоем загремел в Шадринск уездным учителем.
На счастье нашего героя ссылка продлилась недолго, и он, вернувшись в родной край, стал преподавать в Нижегородской гимназии, где ныне располагается Государственный педагогический университет.
Мельников оставил интересные воспоминания о некоторых студентах, которые заявляли, что великим новгородским князем был Александр, только не Невский. Македонский. А основателем британской империи — Мохамед.
Первый брак Павла Ивановича был крайне неудачным. Все семеро детей умерли. Затем умерла и жена.
Второй брак вышел скандальным. На одном из балов-маскарадов 33-летний Мельников в костюме восточного мага подошел к шестнадцатилетней Леночке Рубинской и посватался.
У невесты не было родителей, ее воспитывал прадед в немецкой строгости. Местное общество забило в набат. Жених был известен как завсегдатай сомнительных клубов. Леночку упекли в монастырь, где убеждали не поддаваться искусителю, но в итоге свадьба состоялась, и вот уже этот брак был вполне счастливым.
Как же Мельников стал гидом?
Началось все с одного из идеологов панславизма, профессора московского университета Михаила Погодина. Когда тот прибыл в Нижний, то лучшего экскурсовода по местным достопримечательностям, чем Мельников просто не было. Ведь он уже копал местные архивы и занимался проблемой раскола. У Павла Ивановича по наследству было имение, в котором проживали поповцы, старообрядческая секта, не отвергающая священство. В отличие от большинства крестьян, они не пили горькую и упорно трудились. А это значит, что барин получал оброк полностью и с таким явлением, как недоимки, не сталкивался.
Дальше больше. Поводив гостя по ярмарке, наш экскурсовод озадачился идеей создания, ну, как вы думаете?
Путеводителя. Первого в Нижнем Новгороде.
Спустя без малого 10 лет Павел Иванович, служивший на тот момент уже в Министерстве внутренних дел, показывал местные достопримечательности великим князьям Николаю Николаевичу, который получил потом приставку старший и прозвище дядя Низи, и Михаилу Николаевичу, будущему наместнику Кавказа.
Еще спустя 8 лет наш герой составил можно сказать персональный путеводитель по Нижегородской ярмарке и некоторым городам на реке Волге для императорской семьи, которая отправилась в путешествие по России. В отличие от всех остальных изданий, этот краеведческий указатель не проходил цензуру.
Еще через три года Павел Мельников работал экскурсоводом для надежды российского престола — Никса, великого князя Николая Александровича, который, увы, так и не стал императором, поскольку умер в 1865 г. Вместе они совершили водную прогулку от Нижнего до Казани и обратно. Именно во время этой поездки, когда речь зашла о раскольниках, Никс порекомендовал своему гиду написать что-нибудь про их жизнь, протекавшую преимущественно в лесах, где они пытались скрыться от властей. Так родилось название первого тома эпопеи из жизни старообрядцев.
А псевдоним уже был, Мельников взял его из названия Печерской улицы, на которой некоторое время жил.
Главные произведения ныне классика русской литературы принимались публикой на ура. Даже в высшем свете.
Автор писал: «Разные фрейлины восхищаются моими сиволапыми мужиками и раскольничьими монахинями, которых, если бы они предстали живьем, конечно, и близко к себе не подпустили бы».
Однако передовые критики из либерального лагеря писателя не жаловали и обходили его произведения молчанием.
И дело не только в том, что отдельные главы «В лесах» и «На горах» Павел Иванович читал наследнику престола, будущему императору Александру III.
Проза Мельникова-Печерского не носила того обличительного характера, который должен был быть присущ передовой литературе.
Если сейчас критерием популярности являются приглашения на какие-то шоу и передачи, то в то время таковым был заказ вашего портрета самим Третьяковым. Павел Михайлович заказал картину Ивану Крамскому, и она пополнила собрание главного художественного мецената купеческой Москвы.
В конце я хотел бы устроить некий тест на знания местных словечек и местных нравов, о которых мы можем узнать, прочитав вышеописанные книги.
Не случайно другой нижегородец Горький называл Мельникова-Печерского богатейшим лексикатором, имея в виду, что в его произведениях богатая лексика.
— Абрамушка! Братан!.. — воскликнул Герасим. Братан — это не БРАТАН. Это старший брат.
— Что это, брательник? Зачем? — молвил Абрам. Брательник — это не пацанское словечко, это, ну логично, младший брат.
Но вдруг ровно ветром одурь на них нанесло: заквасили новую дёжу на старых дрожжах. Дёжа — кадка, в которой квасят и месят тесто для хлеба.
Вот у Есенина есть стихотворение под названием “В хате”:
Пахнет рыхлыми драчёнами,
У порога в дёжке квас,
Над печурками точёными
Тараканы лезут в паз.
Кстати, неблагозвучное слово драчёна — это блюдо.
Дальше. Купилы. Это деньги. Мягкая деньга — фальшивые деньги.
Лобаста — род русалки, живущей в камышах. Это некрещеные младенцы и проклятые родителями дети, нетерпеливо ожидающие конца мира, а до тех пор забавляющиеся разными проказами над людьми.
Глаза — паспорт на языке бурлаков и всяких мазуриков.
У железного дома биржи стал он пробираться сторонкой, а тут толпа серого люда, тут и ловкие “вольные промышленники”. Вольные промышленники — карманники.
А вот, например, в московском Кремле есть кутафья башня. Кутафья или Кутафья роговна — неуклюжая, безобразно одетая женщина.
Ловкий оборот затевал. Баш на баш, пожалуй, возьмет… Баш — по-татарски голова.
Взять баш на баш — взять рубль на рубль.
Это выражение было употребительно именно в Поволжье.
Шушун — верхнее платье, вроде кофты, из крашенины. Студеный шушун — сшитый не на вате.
А как в Нижегородской губернии произносили слово богатство? Богатество, богачество и богасьство.
Наконец контрольный в голову.
На Волге и в устьях Оки рыболовов звали ловцами, а не рыбаками. Рыбак — это торговец рыбой. А рыбой называли только осетровую породу, остальное это бель или частик.
И это лишь малая толика из всего, что вы можете почерпнуть из книг Мельникова-Печерского, которые я настоятельно рекомендую вам прочитать.
Ровно как и приехать на его родину в Нижний Новгород.
