Культурная столица, колыбель революции, Северная Венеция. Это все Петербург. Раз мы Северная Венеция, значит, где-то должен быть Дворец дожей.
И он есть в начале Невского по адресу №7 и №9, откуда вы можете сделать вывод, что на месте этого здания было два строения.
Все когда-то происходит в первый раз. Первый бифштекс можно было отведать в доме, стоявшем на этом месте.
В начале XIX века ресторатор Томас Роби уверял, что в его заведении бифштексы не хуже, чем в Лондоне.
Новомодные пальто каррик и плащ альмавиву, можно было так же сшить здесь в ателье Конрада Руча.
Альмавиву любил Пушкин, имя которого вам будет встречаться не раз в процессе экскурсий по Петербургу. Еще бы, ведь это одежда корсара, романтический плащ, одеяние самого Байрона.
Ну и, конечно же, первый, общепризнанный в России король смеха, правил своими читающими подданными вот отсюда, с Невского, 9. Звали его Аркадий Аверченко.
Аверченко сбежал из провинции в российскую столицу, полный надежд и амбиций. И не зря.
В Питере он смог подмять под себя редакцию газеты «Стрекоза», которая размещалась на Невском, 9, и создать новый журнал – «Сатирикон».
Писатель Владимир Воинов так вспоминал о рождении этого издания:
То было в пору Николая,
В годину царственных затей,
В эпоху виселиц, плетей,
Когда от края и до края
Тупых холопов злая стая.
Огнем опричины пылая,
Душила старцев и детей.
Какое жестокая эпоха. Слава богу, ей пришел конец, потому что
Среди насупленных созданий,
Одетый в розовый мундир,
В немых провалах темных зданий —
Родился маленький Сатир.
Маленький Сатир, «Сатирикон» был юмористическим журналом №1. В его манифесте значилось:
«Мы будем хлестко и безжалостно бичевать все беззакония, ложь и пошлость, которые царят в нашей политической и общественной жизни. Смех, ужасный, ядовитый смех, подобный жалам скорпионов будет нашим оружием».
Можно ли с помощью этого оружия вот отсюда, с Невского, 9 сковырнуть власть? Наверное, нет. Но поспособствовать вполне реально.
Однако вряд ли Аркадий Аверченко понимал, что он играет с огнем, который потом обожжет не только его, но и всех его сотрудников.
Когда Николай II пригласил главного сатириконца на встречу, тот демонстративно отказался. Ведь романовский строй был для страшной харей, так он его называл.
Был ли Аверченко революционером? Да, конечно, нет.
Он жил в блатном Толстовском доме, о котором еще будет рассказано в процессе очередной виртуальной экскурсии по Петербургу. Он любил искусство, женщин, рестораны, подтрунивая сам над собой: «Ресторанная жизнь приучает человека к чтению. Сколько приходится читать: сначала вывеску, потом меню, потом — счет…»
Казалось бы, человек так яро критикующий царский режим, должен воспрянуть духом, когда случились аж две революции подряд.
Однако в отличие от кровавого режима Николая II при котором худо-бедно, но «Сатирикон» умудрялся печатать на своих страницах политические карикатуры, большевики не стали цацкаться с юмористами.
Журнал закрыли и выписали ордер на арест Аверченко. Но он успел бежать.
Оказавшись на юге, среди белогвардейцев, Аверченко разворачивает свой пулемет сатиры на 180 градусов. Теперь он громит большевиков и выпускает книгу «Дюжина ножей в спину революции».
Ножи, которые Аверченко втыкал в спину царской власти, оказались острее, поскольку помогли случиться той самой революции, против которой он теперь был бессилен.
В отличие от многих собратьев по перу, Аркадий Тимофеевич провел последние годы своей жизни в комфорте, в гостеприимной Чехии, не особо нуждаясь в средствах. Страны, которую он знал, больше не было. Был ли он неправ?
Да как бы нет, ведь он делал то, что должен на его месте обязан делать любой социально ответственный гражданин: бичевать беззакония, ложь, пошлость.
Почему же этот умный, талантливый человек, король смеха, гений сатиры не видел, к чему все идет?
Потому что сейчас, глядя со стороны, через года, мы понимаем, к чему это все вело, а тогда в этом могли разобраться только мудрые люди. Аверченко был не из их числа.
Что же касается этого здания, то оно появилось здесь в 1912 году, и горожане тут же прозвали его «Денежкиным палаццо».
Еще бы. Заказчиком выступил Михаил Ипполитович Вавельберг, глава банкирского дома, переименованного затем в Петербургский торговый банк, для которого и было построено это палаццо.
Палаццо – дворец по-итальянски от латинского слова palatium. Название происходит от Палатинского холма в Риме, на котором строили дворцы императоры.
Есть история про одного дельца, который приехал принимать дом, и придрался только к одной детали: на дверях висела табличка «Толкать от себя». Это противоречило взглядам банкира и он попросил навесить таблички «Тянуть к себе».
Я слышал этот анекдот про многие здания, но городской фольклор связывает его с Вавельбергом.
Архитектор Перетяткович удовлетворил каприз заказчика. Мариан Марианович Перетяткович. Звучит как скороговорка.
Именно по проекту этого зодчего был построен храм Спас на водах, стоявший на левом берегу Невы в самом конце Английской набережной.
Эта реплика средневековых русских церквей с нехарактерной для Петербурга однокупольной структурой, была предназначена для увековечивания памяти моряков, погибших в Цусимском сражении.
Их имена можно было прочитать на медных досках, замурованных в стены. «Летопись ужаса» — так называли петербуржцы эти таблички.
При Советской власти храм был взорван. Перетяткович возвел в Северной столице еще несколько зданий. Но, за неимением храма, самой значительной постройкой стал дом Вавельберга.
К сожалению, в отсутствие солнца серый гранит не дает возможности разглядеть архитектурное убранство здания. А оно весьма богатое и загадочное.
Это подметил Николай Оцуп. Выпускник гумилевского «Цеха поэтов». Основатель эмигрантского журнала «Числа». Участник итальянского сопротивления, которому удалось дважды совершить побег из концлагеря.
Ему удалось увидеть дом №9 по Невскому проспекту так, как это может сделать только поэт.
Гранитный дом Вавельберга
Мне сверкнул озерами стекол
Зеркальных с переливами такими,
Как на глади озер Женевских,
Когда в их холоде зыбком
Радуга изогнется.
А мы продолжаем нашу экскурсию по Петербургу и переходим к дому №10