Как мальчики из благополучных семей становятся государственными преступниками. Продолжаю исследовать инстаграм акатуйской каторжной тюрьмы. При большевиках Егора Созонова поставили бы к стенке и тут же шлепнули. Никто бы не задал вопрос: за что? Более чем за дело. В царской России его помиловали. Всего-то убил министра внутренних дел, которого разорвало на части. Это ответ на вопрос, как власть сама себе могилу копает. Сейчас читаю воспоминания Тырковой-Вильямс, так она там пишет, что Струве встретил весть об убийстве Плеве радостным ликованием. А Шаховской до этого носился с фразой «Плеве надо убить». Один из будущих лидеров кадетов между прочим. Так что смерть ненавистного министра пришлась по душе обществу.
Плеве был консерватор, сейчас бы его ненавидели еще больше, но на него навесили всех собак, приписывав организацию еврейских погромов и чуть ли не развязывание русско-японской войны, о чем я уже рассказывал и в роликах и на страницах соцсетей. При этом многие, кто его знал, отмечали, что он был не против реформ. Проблема была в том, как мне думается, что с одной стороны он не знал, как подкатить с этим к царю, а во-вторых, как поженить стремление к прогрессу, со стремлением «держать и не пущать».
Родители Созонова, по его собственному признанию, были религиозными, промонархически настроенными, торговавшими лесом и неплохо на этом зарабатывавшие. Их сын совершил один из самых громких терактов в истории Российской империи, после которого власть растерялась и не понимала, что делать. Интересны его описания содержания в Московском манеже после студенческих беспорядков. Интересны в сравнении с описанием Спиридовича, который присутствовал на месте уже со стороны охранного отделения и описал царившую там атмосферу следующим образом: «Порядку никакого. Несколько сотен задержанной публики делали, что хотели. На куче песку, около одной из стен манежа организовалась сходка. Взобравшийся наверх студент, председатель, неистово звонит колокольчиком и начинает затем говорить. Галдеж и речи. В другом конце импровизированный хор что-то поет. В левом углу от входа большая группа молодежи устроила живую стену-круг, за которой любители предаются свободной любви с попавшими в манеж проститутками. Оберегающие происходящее действо студенты хохочут. Факт был зарегистрирован и тогда же доведен до сведения товарища прокурора Золотарева, впоследствии товарища министра внутренних дел».
Именно это заставило власти ужесточить следующий прием студентов, который и описывает Сазонов со «стеною солдатских штыков и казаками». При этом никого не били, но ощущение все равно неприятное, возникает невольное негодование против жандармов. Так пишется однобокая история.
Сазонову повезло еще раз, когда он попал под амнистию 1905 года, после чего условия содержания смягчились, свидетельством чему является данная фотография. Здесь он позирует с террористками Маней Школьник и Ребеккой Фиалкой. Однако в 1910 году Созонов наложил на себя руки, протестуя против ужесточения режима.
После революции прах был перевезен в Уфу, и там, на могиле среди прочего был лозунг «Среди ужасов — смерти и крови — рождается свобода». Довольное интересно наблюдать тенденцию адаптации этого лозунга при любом государственном строе: царском, советском, нынешнем. Одна сторона всегда имеет право на убийство, другая — государство — нет. А ведь на фотографии вполне себе радостные люди, как будто по грибы только что сходили и сидят на даче, ждут самовар.
