Один из самых показательных памятников лицемерию дворянской эпохи, который я показываю в ходе экскурсии по тайным садам Петербурга.
То, что сейчас называется древним русским словом харассмент, раньше было в порядке вещей. В дворянских семьях было абсолютно нормальным домогаться до прислуги, не важно, крепостные то девки или просто на побегушках по дому.
У Толстого в «Отрочестве» главный герой слышит, как служанка говорит старшему брату: «Ну, куда руки суете? Бесстыдник!» А потом он признается, что в этой связи не может простить отцу некоторых поступков.
Роман «Воскресение» в принципе на этом построен. Главный герой соблазняет невинную Катюшу Маслову и оправдывает себя тем, что все в его среде так делают. И его приятель Шенбок, совративший гувернантку, и родной дядя Гриша, и его отец. «А если все так делают, то, стало быть, так и надо», — рассуждал он, поскольку после совращения надо дать денег. Плохо не то, что ты растлил невинную девушку, а то, что ты ей после этого не дал денег.
У Куприна в «Яме» прекрасно показано, что именно этот контингент совращенных и выкинутых после на улицу составлял ядро всех публичных домов, поскольку деваться после такого позора было особо некуда. Никто не хотел брать на работу порченую девку.
Прасковье Жемчуговой как бы повезло. Граф Шереметев, трахнув многих рабынь своего крепостного театра, вдруг влюбился в одну из них и женился. Но будь ты хоть трижды гениальной актрисой, знай несколько языков и обладай прекрасными манерами, свет все равно тебя не примет. Сиди в курятнике, и не высовывайся.
Ну а о том, какие страсти кипели в революционном, ученом и музыкальном мире, поговорим на ближайших экскурсиях по Петербургу:
25 — «Петроградка: мистика, дворы, террор»
26 — «От Орбели и Бианки до Цояя и Горшка: Богословское кладбище»
