О нижегородской ярмарке можно рассказывать часами.
Вот, например, даже перенос ее из Макарьева сюда на стык Волки и Оки. Необходимость в этом была, но, учитывая, сколько на это требуется денег, ярмарка продолжала оставаться на прежнем месте.
И тогда судя по всему не без ведома министра коммерции Николая Петровича Румянцева, на Макарьевской ярмарке случился пожар. Комиссия, расследовавшая это дело, постановила: “Зажигательству Макарьевского гостиного двора, тогда когда в оном никаких товаров не было, другой причины полагать невозможно, как единственную корысть от устроения оного”.
Так что нижегородцам надо бы воздать должное сыну знаменитого генерал-фельдмаршала за то, что из-за его преступного умысла главный экономический нерв страны оказался здесь.
У нас есть уже отдельный выпуск и про Бетанкура, и про его ставленника Монферрана, поэтому хотелось бы рассказать про не очень известные страницы из истории ярмонки, как ее всегда называли. Например, про диктат неорусского стиля в конце XIX в.
Председатель Московского архитектурного общества Николай Васильевич Никитин на полном серьезе писал о Спасском соборе: “Постройка собора иноземная, в так называемом псевдоклассическом стиле, господствовавшая тогда вследствие презрения к русскому и полного его неведения. Иноземные формы храма должны замениться русскими”.
То есть творение Монферрана хотели снести, чтобы заменить его на нечто более приближенное к родному церковному зодчеству.
Действительно, когда на смену Александра II пришел его сын Александр III, он уже своим одним своим видом заявлял, какой должна быть эстетская политика в родном искусстве.
Шапка-кубанка, борода, шаровары, сапоги. Могучий вид, который ассоциировался с русским медведем. 
Этот посыл должен был отразиться и в архитектуре. И нигде он так явно не прослеживается, как в новом главном ярмарочном доме.
Старый, построенный в классическом стиле, к тому моменту пришел в негодность, к тому же специально созданная комиссия постановила, что “никаким ремонтом нельзя достичь того, чтобы дом и флигели были приспособлены к современным требованиям ярмарки”.
Объявили конкурс, на который из 10 городов прислали 26 проектов.
Интересна формулировка отказа некоторым из них. Нижегородскому зодчему Николаю Павловичу Иванову был дан от ворот поворот с формулировкой “Наружный вид здания в итальянском ренессансе не отвечает своему назначению”.
Выиграл проект за авторством Александра Ивановича фон Гогена, Георгий Алексеевич Трамбицкий, Карл Васильевич Трейман.
Главным строителем в итоге был Трейман, а помощником его выступал вышеупомянутый Иванов. У него, кстати, трагичная судьба. Он являлся членом комиссии по переустройству города. И когда в 1895 году здесь на территории готовящейся выставки рухнула часть стены одного из строящихся корпусов, то губернское правление обвинило в этом Иванова. Он не вынес клеветы и покончил с собой.
На первом этаже нового здания было 70 магазинов, на втором — ярмарочная контора и ярмарочный комитет, отделение Госбанка, почта, телеграф, а также ресторан. Зал общественных собраний, получил название Гербовый, поскольку решетка его балкона была украшена гербами губерний Российской империи.
Перед главным домом был устроен чугунный фонтан, здесь были телефон, водопровод и канализация.
Сын Мельникова-Печерского Андрей Павлович Мельников отмечал стилистическая странность этого здания.
Но при этом признавал, что это знамя эпохи.
Знамя это уже начинало развиваться в Москве, где тогда как раз прошли конкурсы на постройку Городской думы и Верхних торговых рядов. Архитектор Померанцев построивший здание современного ГУМа, затем возведет несколько знаковых павильонов и на Нижегородской ярмарке. Его стиль очень нравился купцам, а с их мнением уже приходилось считаться.
Он отмечал, что главный дом всем своим архитектурным обликом бил в глаза, что главная его задача была служить не удобству губернатора, а всероссийскому купечеству. И надо сказать, что с этой задачей зодчие справились. Апогеем стала речь губернатора Николая Михайловича Баранова: “В доме этом все русское: труд и материалы — русские, строители — Шипов, Бугров, Башкиров, Курбатов и другие, проект — русских талантливых архитекторов, исполнители — русские люди”.
Шипов, Бугров, Башкиров, Курбатов — богатые нижегородские купцы, члены строительной комиссии.
В свете того, что произошло с ярмаркой в советское время, хочется хотя бы вкратце коснуться XVI Всероссийской промышленной выставки. Под нее выделялась отдельная территория за Кунавинской слободой в районе нынешнего Парка им. 1 мая. Деньги на проведение дал лично Николай II, поскольку выставка была приурочена к коронационным торжествам.
Один из первых в России трамваев, фуникулеры, постройка первого городского театра. И кстати.
Где до постройки нижегородского городского театра кипела театральная жизнь города? Вот прямо-таки тут на месте этого утилитарного жилого дома.
Большой ярмарочный театр вмещал в себя почти 2000 человек. В 1895 г. его купил знаменитый тенор Николай Николаевич Фигнер, после чего театр получил его имя.
На XVI Всероссийской художественно-промышленной выставке был представлен первый русский автомобиль, первая в мире гиперболоидная башня Шухова. Вообще для Владимира Шухова это событие стало плацдармом для демонстрации его инженерного гения. Чего стоит его ротонда с первой в мире стальной мембраной-перекрытием.
Из архитекторов больше всех отметился автор верхних торговых рядов в Москве Александр Никанорович Померанцев.
Его среднеазиатский отдел в мавританском стиле напоминал дворец Аладдина. Рядом красовался художественный павильон. Про здание машинного отдела в жизни “Клима Самгина” Горький писал, что оно “ослепительно сияло на солнце”.
Но самая огненная история развернулась вокруг павильона Крайнего Севера, построенного мэтром московского модерна Львом Кекушевым по эскизам художника Константина Коровина. По сути это была реклама Ярославско-Архангельской железной дороги Саввы Мамонтова и непосредственно тех мест, куда эта дорога вела.
Предварительно Коровин с коллегой Серовым съездили на деньги Мамонтова в те далекие края.
Они были очарованы как открывшимися видами, так и непосредственностью местного населения, когда монах охаживал наглого медведя фонарем по морде, за то что тот пытался стащить у него хлеб прямо из рук. Коровин привез альбатросов, тюленя, чучела медведей, и чукчу Василия, который на глазах изумленной публики поедал сырую рыбу.
Но скандал развернулся не вокруг самого павильона, а вокруг двух панно над входом, которые Мамонтов заказал Михаилу Александровичу Врубелю.
Это были сцены из былины «Микула Селянинович» и пьесы Ростана «Принцесса Грёза». Эксперты от искусства не приняли их.
Тогда Мамонтов выкупает обе работы художника, строит под них отдельный павильон, на котором красовался рекламный баннер: «Панно художника Врубеля, забракованные комиссией Академии художеств». Некий корреспондент «Нижегородского листка» Алексей Пешков, знал бы он, что в его честь назовут потом этот город, писал: «Желто-грязный Микула с деревянным лицом пашет коричневых оттенков камни, которые пластуются его сохой замечательно правильными кубиками. Вольга очень похож на Черномора, обрившего себе бороду — лицо у него темно, дико и страшно. Лошади — в виде апокалипсических зверей…»
А Коровин вспоминал: «Что за озлобленная ругань сыпалась на бедную голову Михаила Александровича. Я поражался, почему возбуждают ненависть эти чудные невинные произведения. Такие милые шутки жизни не проходят даром, и Михаил Александрович стал попивать вино. Но никогда, нигде этот человек не сказал ни про кого худо, не сказал, что нужно было сказать, — “подлецы”».
И потом Коровин добавил, что когда Врубель умер гроб его несли на кладбище те, кто убрал его панно с выставки.
Очередная злая ирония судьбы.
И не меньшую роль она сыграла в жизни как ярмарки, так и всего города, которого, по идее, ждало экономическое процветание.
Ведь вся эта выставка была сравнима с мировыми выставками в Париже.
