Бехтерев на Невском
Если мы посмотрим на дореволюционную фотографию, то увидим, что между третьим и четвертым этажом протянулась надпись — Психоневрологический институт. Это был первый в мире научный центр по комплексному изучению человека и научной разработке психологии, психиатрии и неврологии. Появился он благодаря Владимиру Михайловичу Бехтереву.
Пик судьбы
Сейчас сложно поверить в то, что Бехтерев мог и не стать выдающимся психиатром и основоположником рефлексологии, а пойти вообще по другой научной стезе. Но в 1871 г. министром просвещения Дмитрием Толстым была проведена реформа образования, согласно которой последний год семиклассных гимназий растягивался на два. Таким образом те, кто поступали в семилетку, должны были учиться восемь лет. Особенно обидно было выпускникам, которым добавляли лишний год. Поступление в вуз приходилось откладывать. Но Медико-хирургическая академия в Петербурге объявила, что готова принимать абитуриентов на прежних основаниях.
Это подтолкнуло троих молодых людей поехать из Вятки в столицу. Юный Володя решил к ним присоединиться и попытать счастье. И оно ему улыбнулось. Он был принят в академию. Но, как он сам писал, “непривычность столичной жизни в отрыве от милого провинциального вятского дома” ввергла его в болезненное состояние, к тому же он ютился за копейки в съемном углу, питался впроголодь. Все это привело к тому, что будущее светило психиатрии само оказалось в психиатрической клинике.
Сам Бехтерев пишет о тяжелой неврастении, но исследователь Владимир Леви настаивает на тяжелой депрессии с опасностью суицида. Подобная тенденция была распространена среди молодежи того времени, и Владимир Михайлович посвятил данному вопросу немало научных работ и докладов. Возможно потому, что ему самому в молодости пришлось преодолеть душевный кризис. Гениями становятся, покоряя пики судьбы: Достоевский прошел через расстрельные столбы Семеновского плаца, Бехтерев — через сумасшедший дом.
Старец Шварец
Открытие в 1908 г. Психоневрологического института стало событием мирового масштаба, поскольку являлось первым в своем роде. Но и Российская империя была уникальной в своем роде. Со всеми вытекающими. Институт сразу попал под пристальный контроль министра просвещения Александра Шварца, про которого Саша Черный написал стишок, начинавшийся словами: “У старца Шварца ключ от ларца, а в ларце просвещенье. Но старец Шварец сел на ларец без всякого смущения”.
В этом ларце были ограничения и на женское высшее образование, и на долю в нем лиц иудейского вероисповедания. Бехтерев же допустил в ряды студентов и огромное количество девушек (в год открытия на первом курсе из 421 слушателей их было 313), евреев, семинаристов и выпускников реальных училищ, в то время как по закону в вузы имели право поступать только окончившие классические гимназии. Все это было для министра по словам Бехтерева бельмом на глазу.
Не лучшей чертой стало наличие передовой профессуры, как, например, Петра Францевича Лесгафта. Преподавалась социология, которую читал член Государственного совета и I Государственной Думы Максим Максимович Ковалевский. Эта строчка не вызовет у современного читателя никаких вопросов. Но министр Шварц, если верить Бехтереву, на это раздраженно заметил: “Как может быть там социология? Такой науки нет, а если что и есть, то лишь одна болтовня”.
Надо ли говорить, что с таким подходом институту и его профессуре было несладко. Тем не менее, если в сентябре 1908 г. во время второго приема было зачислено 479 человек, то к 1915 г. их было уже 7 тысяч.
В Мраморный дворец
После революции проректором университета являлся один из создателей отечественной методики преподавания биологии Борис Евгеньевич Райков. К тому моменту вуз уже съехал с Невского проспекта за Невскую заставу. В своих воспоминаниях Райков пишет, что «Бехтерев обратился к заместителю наркома просвещения Захарию Гринбергу с просьбой о расширении территории университета и о переводе его с неудобной и грязной окраины в центр города, и говорил попросту: “У вас теперь много освободилось хороших зданий от прежних хозяев, так дайте и нам. Наш университет заслужил это право. Что бы вы могли нам предложить?” Гринберг еще более смутился, засуетился и сказал, что он это вполне понимает и сочувствует и постарается, чтобы нашему вузу был отведен один из дворцов, надо только подумать, какой. Этот разговор, при котором я присутствовал в качестве представителя администрации университета, очень окрылил Бехтерева. “Довольно побираться и жить на гроши! — говорил он мне. — Теперь-то мы развернем дело!” Действительно, через некоторое время Бехтереву предложили занять под Университет Мраморный дворец, принадлежавший до революции великому князю Константину Константиновичу Романову, а именно восточный корпус, выходящий на Суворовскую площадь. “Мало,— категорически заявил Бехтерев.— Давайте оба корпуса!”
Через несколько дней наш Хозяйственный комитет во главе с Бехтеревым уже осматривали Мраморный дворец с его бесчисленными роскошно обставленными комнатами. “Вазы, картины и прочее нам не нужны! — говорил Бехтерев, проходя по зданию в генеральском пальто, но без погон, с развевающейся седой бородой. — …Да и мебель у нас своя — попроще, попроще, без бронзы”».
Как мы знаем, в Мраморном дворце обосновался музей революции, где автора этих строк принимали в пионеры. Но показателен спектр возможностей, открывавшийся после революции как для простых людей, так и для высших учебных заведений.
Черная дыра
В конце XIX в. мозг был совершенно неисследованным человеческим органом, черной дырой, у Бехтерева, по его словам, возникло “желание пробить брешь в этой темноте, пролить в нее какой-нибудь свет”. В этом его привлек не только физиологический аспект. Специальность нервных и душевных болезней ему “из всех медицинских наук показалась наиболее тесно связанной с общественностью и, кроме того, увлекла вопросами о познании личности, связанными с глубокими философскими и политическими проблемами”.
Ученый-автомобилист
В достижении своих целей Бехтерев трудился сверх меры. Мало спал, мало ел, избегая мяса, не пил и не курил, работая буквально на износ. «Академик Бехтерев, тучный старик с нависшими, дремучими бровями, всегда производивший впечатление сонного, во время одного сеанса заснул окончательно (он приехал в «Пенаты» смертельно усталым), и Репин на цыпочках отошел от него, чтобы не мешать ему выспаться». Это Чуковский о сцене в Пенатах.
Бехтерев был одним из первых автомобилистов, довольно быстро избавился от шофера и стал управлять машиной сам. Его вторая жена Берта Арэ была младше его на 30 лет, что вызвало неоднозначную реакцию у детей от первого брака. Она была расстреляна в 1937, обвиненная в шпионаже в пользу Латвии. Один из сыновей академика Петр Бехтерев был расстрелян в 1938, внучка Наталья воспитывалась как дочь врага народа в детском доме. Пройдя долгий и трудный путь, она также стала академиком, возглавила Института мозга человека РАН. В настоящий момент его директором является ее сын, правнук Бехтерева Святослав Медведев.
